Реакция ЦК КПСС, КГБ и Горбачева лично на фильм “Бля”
— Здравствуйте! Это Вас беспокоит НТВ!
— Которое в Нью-Джерси, Форт Ли?
— Нет! — обиженно, — Это Москва! Тут вот мы бы хотели передачу сделать про ваш фильм «Бля!» Как вы на это смотрите?
— Да, хорошо смотрю. Только вы, простите, в теме? Фильм смотрели?
— Конечно! Несколько раз! Всей редакцией! С удовольствием! — с радостью сообщил мне задорный юношеский голос — И в программе фильм у нас на телеканале неоднократно стоял на показе. По всем часовым поясам. Это будет классная передача! Мы пришлём заранее вопросник и съёмочную группу! Вы согласны?
В вопроснике первым стояло: Фильм с названием “Бля!» вышел в 1990 году. Как же так?! Говорят, что в СССР была очень строгая цензура! Какая была реакция Горбачева, органов власти, партийных и госбезопасности?
И остальные вопросы тоже были нормальные. С пониманием. Потом приехала съёмочная группа. Снимали меня с женой Ириной (она в фильме играла роль доблестного старшего лейтенанта КГБ). Мы ходили вдоль Гудзона. На фоне Манхэттена. Все остались друг другом довольны. А через месяц перезвонил автор и пробормотал. — Вы уж извинитеѕ Главный редактор так ругался. Сказал, что для нашего телеканала это «неформат».
«Неформат»
Один имеющий несомненное отношение к искусству человек сказал про наш фильм «Ну, это абсурд!» Я не огорчился, а наоборот, обрадовался. Потому как менее всего я отнес это замечание к профессиональной стороне дела, к ремеслу делания фильма. Раз АБСУРД, – значит, кино удалось.
Однажды в городе Киеве случилась история никакому разглашению ни в коем случае не подлежавшая.
И если бы два моих приятеля, которые участвовали в ней в качестве режиссеров массовых зрелищ, не выдержали испытания молчанием, то так бы всё и ушло в песок.1980 год. Ожидается Олимпиада в Москве. А тут «нежданчик» — СССР входит в Афганистан. Понятное дело, что случается бойкот. Никаких приличных гостей. Так, с бору по сосенке. Если политически корректно – одни страны Третьего мира. И в разных городах соревнования по разным видам спорта. На Киев выпал футбол. Десяток мелких футбольных команд — Мали, Индия, Северная Корея и т.д.
Вокзал в Киеве. Ждут «Поезд Дружбы». Девушки с хлебом — солью. «Гэбни» немеряно. Снайперы на крышах. И тут! Вместо десяти караваев ОДИННАДЦАТЬ!
Тревога! В ружьё! «Поезд Дружбы» останавливают на каком-то полустанке. Какой-то смертник колет шилом по очереди все хлеба в подвале вокзала. Между прочим, в туалете для депутатов Верховного Совета. А в «Поезде Дружбы», как положено при входе в санитарную зону (приближение к городу), туалеты закрыты.
Оказалось, что это на хлебозаводе изготовили запасной на всякий случай. И после трёх часов стояния поезд прибывает на первый путь.
Встреча делегаций. Как положено:«Ура!» и «Да здравствует!». Всех в автобусы и на Центральный стадион (бывший имени Хрущёва). Там должно состояться «Торжественное открытие» Олимпиады. Так сказать, «Первый удар по мячу». И как гром с неба – на стадионе тоже ОДИННАДЦАТЬ хлебов.
Но тот хлебозавод, что делал их для стадиона, клянётся мамой, что хлебов изготовлено было десять. Автобусы с гостями под жарким солнцем маринуются на подъезде к стадиону. В туалеты гостей не выпускают. А вдруг рванёт там. А в это время ещё один смертник колет хлеба в туалете под западной трибуной стадионаѕ
То есть в трейлере фильма у нас так и сформулировано: «Уцелевшие участники этих событий, вспоминая, как-то одинаково покачивают головами и произносят только «Бля!»
Услышав эту историю, я, как охотничья собака, сделал стойку. Я влюблён в английские комедии абсурда. А тут абсурд нашей советской жизни. С ГБ и ВД (аббревиатуры двух вечно конкурирующих фирм — МВД и КГБ).
Долго я с историей этой носился. Лет семь. Все шарахались: «Что ты! Да такое никогда не дадут снять!». А тут вот запахло перестройкой. И я понял, что эту историю просто надо успеть рассказать. Потому что всё изменится и вскорости никто не поймёт всего этого бредового супа, в котором мы варились.
Соблазняю друга Сеньку Винокура, учившегося тогда на Высших сценарных курсах. Помню, рассказываю ему историю и смеёмся в пельменной у метро «Краснопресненская». Вот тогда-то, ссылаясь на рассказ очевидцев – дескать, все участники событий носились с выпученными глазами и криком «Бля» — я и заявил:— Вот так и фильм назовём — «Бля!».
Сеня, которому на курсах Эльдар Рязанов и Александр Митта рассказывали страсти-мордасти про свирепость советской киноредактуры, отнёсся к моему заявлению, как к фантастике.
А потом мы сели у меня дома и в три дня написали сценарий с невинным названием «Встреча».
Но перенесли историю в провинциальный город, который был лет тридцать закрыт от иностранцев в связи с его стратегическими заводами. Я родился и вырос в таком душном городе.
Добавили неопределенности. То есть не ясно, чьи это игры с «Тревогой», с возможностью взрывов. То ли неформалы, то ли националисты, то ли сама власть, то бишь КГБ, проводит учения.
Когда фильм вышел, кинокритики придирались именно к сюжету. Мол, надуманный ход. А ведь у нас никакой отсебятины. Как принято сейчас выражаться «Чисто конкретно реальная история».
Неясность — кто со взрывчаткой балуется – странно аукнуласьѕ Смотри, читатель, — серия террористических актов в российских городах (Буйнакске, Москве и Волгодонске) 4—16 сентября 1999 года. И не забывай про находку взрывчатки в Рязани, которую ФСБ объявило своими учениями.
Более того, сочиняя для сценария название взрывчатке, мы, совершенно тёмные, обозвали её «СИ два». И оказалось, именно так называется разновидность пластичных взрывчатых веществ военного назначения, в составе которого 90% гексогена. Только сейчас уже все пользуют «СИ четыре».
Сценарий я прочитал Семену Лунгину, известному кинодраматургу и мужу славной Лилианы Лунгиной и папе режиссёра Паши Лунгина.
Семен Львович сгибался пополам и плакал от смеха. Это был хороший признак, нас благословили на дело.
Потом со сценарием я мотаюсь по студиям. «Мосфильм», «Ленфильм», студия им. Горького, да ещё и кооперативные.
Я к ним и бросался «дайте копеечку!». Что там, я и к юному Ходорковскому сунулся. Не с улицы пришёл, а по рекомендации. Сидел он в полуподвале возле метро «Маяковская». Но КПСС уже вовсю сбрасывала ему свои активы.
— Вчера приходил Сергей Соловьёв. Просил на «Чёрную розу – эмблему печали», — развёл руками Михаил. — Два фильма я не потяну.
Но как сообщили мне особы к нему приближённые, знавшие, сколько и чего он может потянуть, что это он, как бывший инструктор райкома комсомола, просто шарахнулся: «Это же антисоветчина!».
Дольше всех водила меня за нос Художественный руководитель объединения на студии им. Горького Инна Туманян со своим главредом Людмилой Голубкиной.
А я тороплюсь. Время уйдет, и этот бредовый суп нашей жизни забудется.
Наконец, объединение «Рапид» при главном инженере студии им. Горького Володе Коваленкоѕ Деньги дают, а дальше сам. Выплывай! Деньги были смешные. По нынешним временам на два съёмочных. Всё время приходилось приостанавливать работу.
Но всё равно это был подарок Судьбы. Сам себе продюсер, сам режиссёр. И никакого худсовета! Какой бы коллективный орган допустил так обозвать фильм?!
Вытащил я из Одессы своего оператора — Игоря Чепусова. В директоры взял Толю Гороховского. Он, бизнесмен средней руки, живущий размеренной жизнью с ежегодными выездами – весной на Домбай, осенью в Дагомыс – загорелый, откатавшийся на лыжах, был мною пойман.
— А давай, Толя – сказал я ему – тряхнёшь стариной. Только там, в студии «Юность», ты организовал съёмку на Эльбрусе, а тут массовки по три тысячи человек, “Поезда Дружбы“, хлеб с сольюѕ
— Можно прочитать сценарий? — важно спросил Гороховский, ныне, кстати, раввин в Иерусалиме.
Прочитал. И согласился. Помню, однажды, во время особенно тяжких съёмок, я посетовал, что вот он, Толя, устаёт очень.
— Дорогой мой, — сказал мне Толя — за то, чтобы с крыши родного днепропетровского вокзала летел милиционер с красным флагом, я жизнь готов отдать.
Это трудно объяснить нынешним молодым и задорным, но тем, кто прожил жизнь в душном Днепропетровске, в душном СССР с его красными флагами и милиционерамиѕ
Я думаю, для всех нас фильм стал поступком. Плёнку мы покупали из-под полы в подворотнях Москвы и у ассистентов операторов на студии «Мосфильм». Как-никак, а нужен был «Кодак». Причём первая коробка была куплена за пятьдесят рублей. А спустя полгода – последнюю — мы покупали уже за 5000. Бешеная девальвация. Пустые полки в магазинах. Только банки с берёзовым соком.
Уговариваем актёров. Те читают сценарий, качают головами, но соглашаются. Это же, какое счастье даже просто перечислить их: Любовь Полищук, Владимир Самойлов, Борислав Брондуков, Сергей Газаров, Сергей Линьков, Максим Беляков, Валерий Афанасьев, Юрий Потёмкин, Ирина Кириченко.
— Любовь Григорьевна, я хочу вам предложить роль, которую вы ещё не игралиѕ
— Да ладно, — сказала Люба, — чего же я еще не играла? Вон даже проститутку в «Интердевочке».
— А секретаря горкома партии?! Имя, отчество оставим Вашеѕ
Ну, а потом мы с ней с удовольствием лепили образ. Прототипом послужила тогдашний Председатель Верховного Совета Украины. Вот мы и придумали этот украинский акцентик. Такое фрикативное «гэ». Ведь Любовь, хоть и Полищук, но родилась в Омске и предки донские казаки. Высокая прическа, строгий синий костюм номенклатуры и строгий взгляд. Пошили лифчик восьмого размера.
— А ведь идёт мне этот размер! — смеялась Любовь Григорьевна.
Кстати, забегая вперёдѕ Премьерный показ фильма для Первого съезда народных депутатов. Встаёт на обсуждении после просмотра такая красивая высокая дама — функционер с таким же размером. И по партийному пафосно и укоризненно:
— И вы считаете, что выполнили свой моральный долг?
— А то! – говорю я.
— Вот эта, порочащая нашу действительность, наших руководителей, картинаѕ — Тут у неё дрожь в голосе: — Вы считаете, это то, что можно показывать нашим гражданам?!
Я специально сейчас заглянул в свой дневник того времени, а там Ф.И.О. той статной дамы. Не поверите! Валентина Матвиенко! Видать, тогда себя признала в героине Любови Полищук. Задело её, бедную, за живоеѕ
А как купался в роли Владимир Яковлевич Самойлов, который тогда был самый главный в советском кино секретарь парткома (фильм «Премия») и всяческий начальник. Он сыпал «бля!» и там, где в тексте было, и там, где не было.
— Впервые чувствую себя свободным, – говорил он, – Это же, как здорово. «Съёмка!», «Мотор!», а я в камеру произношу «Бля!»
Чудный человек был Владимир Яковлевич. Всё приговаривал:
— А режиссёр меня не любит. Не любитѕ
— Это почему же! Люблю!
— Нет! Вы мне делаете мало замечаний.
— Ну, что вы, Владимир Яковлевич, всё прекрасно. Вот только… Говорите вы немного медленнее, чемѕ Скороговорочки бы.
— Вы мне, мха-а-а-то-в-цу, – отвечал он раскатисто, играя на низах, – предлагаете нарушить традиции.
И что интересно. Снимаем его монолог «Менеджеров, бля, в стране нет. Вот и приходится самимѕ». Самойлов играет с полной отдачей. Кричу «снято!» Владимир Яковлевич доволен. Подходит и шепчет мне на ухо:
— В правильном месте «Бля!» стоит. Но всё равно, и этот эпизод, Михайлыч, вырежут. Точно. Вообще из чего кино складывать будете? Хотя, до этого дело и не дойдёт. Остановят.
А я ему цитатой:
— «Всё, что не запрещено законом, разрешено».
Было такое в то время заклинание, пущенное в оборот Горбачёвым (см. Горбачев М. С. «Перестройка и новое мышление» стр. 108)
Но, честно, были и у нас сомнения. Сергей Газаров, так страстно произносил про сраную страну в своём «Монологе диссидента», что мы были уверены, что вот-вот нас всех просто на съёмочной площадке «повяжут».
Славное было времяѕ Владимир Самойлов, — он ходил все время с авоськой, покупал гречку в студийном буфете, Люба Полищук рассказывала анекдоты, любила семечки и просила делать ей начес “до небес”. Борислав Брондуков уже был после инсульта и всё никак не мог проговорить слово “тринитротолуол”…
Были у нас в группе и звонкие композиторы — Сергей Беринский и Григорий Ауэрбах. Это они раскопали, что музыку «Марша демократической молодёжи» композитор Новиков стибрил у самого Вивальди. А как ехидно они подкалывали меня и Сеню идиотским вопросом: « Если фильм называется “Бля”, то склоняется ли это название? Можно ли, скажем: “Блёй”, во “Бле”, у “Бли”?
Но мы не сдавались. Более того, был отряжён ассистент режиссёра в Ленинград, в институт Истории, философии и лингвистики (ЛИФЛИ). Он и привёз нам индульгенцию, что слово-то это исконно славянское, употребляется во всех славянских языках и сегодня в смысле: заблуждение, двоемыслие, смута, прелюбодеяние и т. д. И более того: «ѕбранным словом не является.
Неприличных номинаций не содержит. В России запрещено в 1730 году в период правления Анны Иоанновны за упоминание в связи с августейшими особами».
Вообще, наличию этой частицы в русском языке должны завидовать все народы. Потому что по ёмкости она заменит десятки страниц комментариев. По аналогии с английской грамматикой это как бы определённый артикль сродни англ. «the».
• Table — просто стол. The table – совершенно конкретный стол. Вот и «бля». Только ставится не до, а после слова. И сразу конкретизирует понятие. Вот, к примеру «зять». И «зять, бля!» «Гости, бля!», «Страна, бля!», и наконец: «Жизнь, бля».
Мы снимали, руководствуясь высказыванием самого Карла Маркса «Человечество ДОЛЖНО расставаться со своим прошлым, смеясь». И старались сделать всё, чтобы зритель смеялся и прощался. Смеялся и прощалсяѕ
Кремовые унитазы туалета для депутатов и угнанная с порохового завода цистерна тринитротолуола, комната для утех начальника вокзала, задрапированная портретом основоположника марксизма, и возможно динамит, запеченный в хлеб-соль. Милиционеры, изображающие «ожидающих на вокзале» («второй и четвёртый взвод»).
3астенчивый куратор госбезопасности и хозяин-барин города в полковничье-милицейских погонах, но с добрым сердцем. Прожорливые снайперы, падающие с красным флагом с крыш, и мафиози местного разлива. Красавец афроамериканец, который вот-вот описаетсяѕ И ещё множество изюминок нашей жизни в советском Зазеркалье. Где быль, где небыль, где провокация органов, где дурь.
Начали мы с натуры. Перрон. Встреча, Снимать решили в Днепропетровске. Там красивый вокзал. Помню, что побаивались. В Москве уже дул какой-то ветерок свободы. А тут глубинка, да ещё в то время «закрытый город». Главный ракетный завод и много чего ещё. Никаких иностранцев целых 35 лет.
Областное управление КГБ, как на подбор, матёрые волки. Иностранных студентов для «Поезда Дружбы» мы завозили из соседнего Запорожья с условием, чтобы в шесть вечера ни одного из них в городе не оставалось.
Так что была некоторая конспирация. Мы даже сценарий фильма туда не привезли. Только те листы режиссёрского сценария, где про перрон вокзала и привокзальную площадь. И строгий инструктаж группе:
— Название комедии «Встреча». Про любовь молодого милиционера и девушки.
Так в местной прессе всё и звучало – «про любовь». И в обкоме партии при встрече с хозяевами города и области я «на голубом глазу», не моргая, говорил про любовь двух юных сердец.
А на съёмках на вокзале две с половиной тысячи человек массовки. И большинство ветераны партии и труда. Привычные чтобы «стукнуть», проявить бдительностьѕ Да и несколько человечков среди молодых я приметил. С прозрачными глазками. Поэтому, например, фразу «козлы, он уже два часа сцать хочет!» актриса, игравшая старшего лейтенанта КГБ, не говорила. Так, губами проартикулировала на камеру, чтобы потом при тонировке произнести. А иначеѕ Проорать в двухтысячную массовку, а значит городской власти в лицо «Козлы!» и «Сцать!»
В Москве – съёмки в интерьерах — было поспокойнее. И опять же, история любви в провинциальном городке. Интерьер вокзала снимался в промёрзшем здании московского ипподрома. Туалет депутатов Верховного Совета мы построили на ВДНХ в Павильоне электроники. Там был мраморный пол!
Кстати, о реакции Горбачеваѕ Действительно, весной 1990 года была встреча Горбачёва с деятелями искусства. И там мэтр известный режиссёр Станислав Ростоцкий (всё же на одной студии работали — просмотры рабочего материала, монтаж, разговорчикиѕ) прямым текстом громко настучал на нас. Вот, мол, фильм выходит. Пасквиль! Хорошо ещё, что назвал его рабочим названием — «Встреча».
А у нас как раз перезапись звука. Ну, думаю, «приехали». Нет, как – то пронесло. Видно, все, по прежнему, были тогда уверены, что «важнейшее из всех искусств» под строгим присмотром. И что муха не пролетит безѕ
Я не представляю, как объяснить нынешним «звонким, молодым и задорным», какой она была эта инквизиторская система контроля в советском искусстве. И особенно в кино, по причине его массовости и доступности для народа. И сколько крови и нервов, инфарктов, инсультов, преждевременных смертей кинематографистов стоит за теми по настоящему прекрасными фильмами советского кино.
Все эти, как бы, «Художественные советы» на стадии уже заявки, а затем, отдельно, литературного сценария. Потом режиссёрского. И обязательный просмотр первого материала. И, далее, на каждом участке производства фильма… Причём по ранжиру. Сначала Худсовет нижнего звена. Объединения.
Над ним Художественный Совет студии. Потом такой же Совет Министерства кинематографии в каждой республике. И лишь потом Госкино СССР. И над всем этим недрёманное око идеологического отдела ЦК КПСС.
Чётко работала система шпицрутенов – обязательное на каждом этапе «Заключение Совета» с указаниями «усилить, уточнить» и большим списком детальных поправок. Причём цель была вовсе не соблюдение художественного вкуса и эстетики. Задачей целой армии редакторов было бдеть. Чтобы, не дай Б-г, не пропустить ничего такого, что может вызвать неконтролируемые аллюзии, заставить зрителя задуматься.
Да, вон прекрасному режиссёру Элему Климову так прямо и сформулировал однажды главный редактор Госкино: «Мы цепные псы социализма!». Эх, не было у них, бедненьких, тогда в обиходе такого удачного иносказания как «неформат». Говорили прямо, без обиняков: «антисоветский» или, если мягче, «идёт вразрез с политикой партии и правительства».
Так что наши прекрасные актёры хоть и работали на съёмках фильма с задором, но имея большой опыт в кино и на театре, были почти на сто процентов уверены, что не проскочить нам никак.
Помню, тонировки фильма (озвучивание актёрами своих диалогов) в тон-ателье студии имени Горького шли у нас ночью. Не потому что втайне, а потому что днём плановая продукция студии работалась. Так вот Любовь Полищук на все смены озвучивания привозила мужа Сергея Цигеля. Я ей говорю:
— Люба, чего волноваться. Привезём, отвезём. Пусть мужик спит.
— Да, ладно, — отмахивалась она. — Ты что думаешь, фильм выпустят. Не надейся. А так всё-таки хоть по кусочкам, но посмотрит.
Удивительно, но никто нас не останавливал. Видно, ошалевшее начальство всерьёз принимало лозунг «Всё, что не запрещено законом, разрешено». Смешные!
Так мы и дошли до сакрального для советского кинематографиста момента — представление фильма в Госкино СССР.
Зал набит чиновниками. Полтора часа на экране кинокомедия. В зале тишина гробовая. А как только зажёгся свет, все, так же молча, быстро вышли.
Они, специалисты по подтексту, любой фильм, вплоть до мультиков и рекламных роликов про зубную пасту, рассматривали как возможную диверсию, как подрыв устоев. Вон, какие невинные реплики резали у Рязанова, у Гайдая. Всё искали недомолвки. А тут на тебе — всё прямым текстом. В лоб.
Ко мне тогда подошёл начальник Первого отдела Госкино и буквально прошипел:
— Эти стены должны рухнуть. Такого они ещё не видали. На полгода бы раньше начали бы вы снимать, мы бы не дали, а начни вы сейчас, уже не дадим. Это вы в щель проскочили! — Думаю, что про себя он добавил «Бля!»
И, действительно, в стране в этот момент начинался откат. Вильнюсские события. Резня сапёрными лопатками в Тбилисиѕ Звонит Владимир Молчанов. Передача «До и после полуночи»:
— Ребята. Дайте фильм. Это у меня последняя передача. Закрывают.
Так в той последней передаче и было: вильнюсские события и фильм «Бля!».
Потом, слава Б-гу, всё же распогодилось, и «перестройка» покатилась дальше. Но с Госкино у нас противостояние не кончилось. Тем более, что их редакторское заключение со списком поправок мы просто-напросто похерили. И, представьте, никаких оргвыводов не последовало. Странно, ведь и посерьёзнее бойцов проглатывали, не поморщившись.
Оказалось, что запретить фильм тогда уже не было в их силах. Что делать? В их руках остался только один рычаг влияния. Дело в том, что именно они выдавали так называемое «Прокатное удостоверение». (Кстати, это то, чем сегодня опять размахивают в России). И если премьерные показы в Москве, Питере, Киеве можно без него (кстати, там везде шло с названием «Бля!»), то уж по стране «зась». А кинопрокатчики просят фильм.
— Нет! Скажи спасибо, что вообще разрешаем. Никаких «Бля»! — сижу я в кабинете у первого заместителя министра Госкино СССР тов. Головни В.Н. Торгуемся по поводу названия.
— Хорошо, — говорю, — Давайте вот нейтральное — «Санитарная зона».
Он звонит кому-то. Получает разъяснение. И пальчиком мне делает:
— Ну, кого это ты хочешь, Гальперин, провести. Ведь всем будет понятно, что страна — это санитарная зона. Нет! Да дадим!
Тут я пользую домашнюю заготовку. Мы понимали, что если у фильма будет труднопроизносимое название, то народ, конечно, запомнит первородное — короткое и простое «Бля!»:
— А давайте тогда «Сэнит зон», — говорю я. — Так кричит в фильме, ругаясь, иностранный гость.
И представьте себе, Госкино это название утвердило. (Государственное прокатное разрешительное удостоверение № 118990 от 16 августа 1990 года). Хотя ведь на ломаном английском, испанском, французском, суахили и т.д. и даже на коверканном русском это значит одно и то же — «Санитарная зона».
Удивительный человек и известный драматург Александр Володин тогда написал в «Литературной газете» про фильм: “Да это же оглушительно смешное кино не про вокзал! Про страну!».
Но даже и с прокатным удостоверением показать фильм было непросто. В Грозном начальник гарнизона арестовал коробки с плёнкой и актёра Юрия Потёмкина. Выслали. В Риге горком партииѕ В Новосибирске обком. Украина, Белоруссия и Узбекистан и вовсе приказами по своим республиканским Министерствам культуры запретили показы.
Вообще, оглядываясь назад, я поражаюсь нашей неимоверной наглости. Подумать только! Не просто допустить в мыслиѕ Снять фильм, и ещё дать ему совершенно нецензурное и немыслимое в то время (да, кстати, и сейчас в России после нового указа) названиеѕ
Для нас это было как бы одновременно и избавление от липкого страха советского гражданина и акт забивания гвоздя в крышку гроба советской цензуры. И то, что фильм теперь официально во всём Интернете и во всех энциклопедиях гуляет под тремя названиями, как раз – реализованное — наше безумное желание.
Ведь картина — веселая, легкая — в производственном смысле была очень тяжелой. Настолько неподъёмной, что просто руки опускались. И если бы не идея фикс: Новый Арбат. Проезд к Кремлю. Слева наискосок от Библиотеки имени Ленина Приёмная Верховного Совета СССР. А справа кинотеатр «Художественный». И на огромном рекламном щите «Бля!»
Так и случилось! Именно там, в «Художественном» была премьера. Три дня подряд полные залы! С выходом актёров на сцену. И на огромном щите сверкало «Бля!». И было много других премьер. Например, в том же главном Доме кино. Битком все три зала. Конная милиция у входа. Уж очень много было желающих.
А на следующий день кинорежиссёр Станислав Говорухин, ныне политик, писатель, заслуженный непримиримый борец за мораль и нравственность, Председатель комитета Госдумы России по культуре, разразился, кажется, в газетке «Аргументы и факты» гневной тирадой: «Это что же за безобразие, товарищи, творилось в Центральном Доме кино, в этом храме искусств?!
Представляете, проводился аукцион унитазов, толпы людей скупали пирожные, торты, шарики и даже презервативы с наклейками «Бля». И все гордо носили на груди значки с этим же словом». Да, вот уж воистину самые непримиримые бойцы за нравственность получаются из блядей, бля.
А в августе поехали мы в Одессу на Всесоюзный фестиваль кинокомедии «Золотой Дюк». И там фильм «Бля!» был удостоен Приза зрительских симпатий и приза Прессы.
При этом с государством у кинокартины ещё долго продолжалось противостояние. Уже в прокате шёл и все телеканалы показывали, но так чтобы Первый каналѕ Ни-ни.
И только спустя десять лет. Я в Израиле с Сеней Винокуром в 2000 году снимаю очередное наше кино. И читаю в программе в местной русской газетке: «Первый канал. Фильм «Сэнит Зон». И ещё в prime time. Ну, думаю, коровы в лесу сдохли.
Присели мы с Сенькой ввечеру у телевизораѕ Пошли начальные титры и мы выпили по первой. И так до конца показа. За всех, кто тогда с нами делал кино. За всю нашу съёмочную группу: Танечку Суренкову, Лиду Коняхину, Веру Артёмову, Галю Угольникову, Ирину Борисовну Добровольскую и звукорежиссёра Женечку Терехова.
Вот так — где-то до 2010 года — и крутил «Первый» наше кино довольно часто. А потом спохватились. И теперь на других каналах и в других республиках фильм идёт, а Главный российский опять проявляет бдительность.
И вот я сегодня думаю — неужели они тамѕ Вот эти «звонкие, молодые и задорные»ѕ Неужели они думают, что живут не в СССР?
Источник: mk.ru
This entry passed through the Full-Text RSS service — if this is your content and you're reading it on someone else's site, please read the FAQ at fivefilters.org/content-only/faq.php#publishers.
Свежие комментарии